Сегодня большой праздник для всех, кто чувствует связь времен и память поколений. Для тех, у кого есть бабушки и дедушки - свидетели тех событий, есть уникальная возможность спросить что-то и узнать информацию из первых уст. Сделайте это!
Мы с талантливым журналистом Ириной Николаевой решили встретиться с людьми, которые хранят в памяти и сердцах воспоминания и истории тех времен и передают эти трогательные и волнительные истории своим детям и внукам.Шесть героев и их семей, шесть вещей, хранящих переживания и атмосферу военного времени. Сегодня история первая про маленькую сумочку, в которой во время войны хранили карточки на хлеб..
Весь материал был опубликован сегодня на сайте журнала Большой Город. Но множество хороших фотографий осталось за рамками материала, поэтому я решила разместить их здесь.
Нинель Бондаренко,
геолог, пенсионер, житель блокадного Ленинграда (79 лет):
«Это очень старая сумочка, еще мамина. Сначала мама
использовала ее по назначению, потом в ней стали хранить всякие документы. В
блокаду мы в ней хранили карточки на хлеб. А надо сказать, что систему выдачи
хлеба по карточкам отменили только в 47 году. И вот у нас и остались карточки
на дни, когда хлеб уже можно было купить за деньги. Всю блокаду мы провели в
Петербурге, жили в Кузнечном переулке.
Мама моей подруги работала в булочной, и мы иногда вместе с этой подругой наклеивали талончики в
карточки. Точно такие карточки у нас и остались.
Нас было пятеро. Моя бабушка с семьей дяди до войны жила в
Дачном. Когда немцы уже наступали,
то они – бабушка, невестка, жена моего дяди и ее сын пришли к нам в город. Квартирка у нас была
крошечная – комната 17 метров. Вот мы в первую зиму жили в этой комнате. А дядя
мой воевал на Ленинградском фронте. И в эту самую страшную первую зиму ему
удалось дважды нам послать посылку. Я это помню, как в кино – пришел военный в
таком белом бушлате и принес сверток. Там была конина и нечищеный овес, корм
для лошадей. Знаете, до сих пор такое страшное воспоминание, как этот овес
царапал горло, есть его было невозможно. Но по тем временам мы были вполне
«богатыми», даже делились брусочками клея, который тоже употребляли в пищу, с
другими родственниками.
На этой посылке мы и продержались эту первую зиму, а потом у
нас уже был свой огородик. Нашей семье, можно сказать, повезло – в блокаду
умерла только бабушка, да и то, скорее от горя, нежели от голода. Весной 42
года на моего дядю, того самого, что нас спас своей посылкой, пришла похоронка.
У бабушки было двое сыновей и дочь, моя мама. Один из сыновей погиб еще до
войны, и этого, единственного оставшегося, бабушка очень любила. Известие о его
гибели ее и подкосило, вкупе с голодом, конечно, хотя мы уже не так
бедствовали. Бабушка умерла 26
апреля 1942 года. Через месяц нам сообщили, что дядя жив, а еще позже – что
числится в списках пропавших без вести. И после войны, и в наши дни мы делали
запросы о его судьбе во все возможные инстанции, но ничего выяснить не удалось.
Вообще, куда от темы еды в блокаду деться… А без хлеба –
верная смерть. Помню, я как-то получила порцию хлеба и шла по улице, несла его
в руке. Ко мне подбежала совершенно обезумевшая женщина и хлеб вырвала, и тут
же его съела. Она, конечно, от голода повредилась умом, винить ее нельзя. Но ее
глаза я не забуду никогда. Я, кстати, тогда, скорее всего, с этой сумочкой и
шла… Я, знаете ли, вообще-то люблю все выкидывать и однажды пыталась ее
выкинуть, но Ира, дочь, не дала. У нас же раньше вообще не было склонности к
«вещизму».
А вот самое приятное и радостное воспоминание во времена
блокады – это новогодняя елка. Причем организована она была военными в ту
первую, самую страшную зиму. Праздник происходил в 205-ой школе, в которой я и
училась. Насчет самой елки воспоминания у меня довольно смутные. Какие там
хороводы, мы стояли, как дурачки, ходить-то уже почти не могли, от голода сильно
ослабели. Но нас заранее предупредили, что после елки будет обед, и при входе
всем давали ложку и наказывали ее беречь– это было своеобразным билетом на этот
обед. И вот я до сих пор помню этот обед – щи из зеленой капусты, хряпа она
называлась, а на второе, представьте себе, сарделька с вермишелью! Нарядили
меня весьма эффектно, у меня было платье невероятной красоты с карманчиками. И
я сардельку-то эту в карманчик и спрятала – хотела домашних угостить.
Естественно, все мое платье пропиталось жиром! Потом еще дали подарок – пару
мандаринок, конфетки какие-то… Какая же счастливая я шла домой!»
Ирина Бондаренко,
журналист, писатель (50 лет):
«Когда я была маленькая, я с этой сумочкой играла в
кондуктора. Ведь самые распространенные игры были – в кондуктора и продавца. А
сумочка на кондукторскую была очень похожа! Я делала сама билетики, скручивала
в трубочки, вешала на сумочку и отрывала…»
Лиза Бондарь,
актриса, телеведущая (25 лет):
«Я помню, мне было года 4, когда я увидела эту
сумочку, и бабушка рассказала, что она когда-то принадлежала ее маме, и в ней в
блокаду хранили карточки на хлеб. Тогда я всего понять не могла, помню только,
что мне очень нравился ее запах. Он мне и сейчас нравится. Конечно, мне много
рассказывали в детстве проблокаду. И это меня так трогало, что возникло желание
попытаться узнать об этом все, что только можно.
Лет в 12 я прочитала «Блокадную книгу» Гранина и Адамовича и была невероятно потрясена. У меня есть друзья за границей, например, в Норвегии, и я поставила себе целью сделать так, чтобы они, приезжая сюда, узнали не только о Петербурге, но и именно об этих трагических блокадных временах. Несколько лет назад я бежала домой 27 января, в день снятия блокады, в каких-то окнах горели свечи, была минута молчания, на которую я опаздывала. Через репродукторы доносился звук метронома. Я бежала и рыдала навзрыд. Блокада для меня – это память о гордости и о такой боли, страшнее которой ничего не может быть. Для меня очень важно, чтобы об этом помнили и мои будущие дети. И эта сохранившаяся у нас реликвия очень дорога мне».
Беседовала Ирина Николаева
